Неточные совпадения
Степан Аркадьич хотел уже
уходить, когда
Корней пришел доложить...
Полгубернии разодето и весело гуляет под деревьями, и никому не является дикое и грозящее в сем насильственном освещении, когда театрально выскакивает из древесной гущи озаренная поддельным светом ветвь, лишенная своей яркой зелени, а вверху темнее, и суровее, и в двадцать раз грознее является чрез то ночное небо и, далеко трепеща листьями в вышине,
уходя глубже в непробудный мрак, негодуют суровые вершины дерев на сей мишурный блеск, осветивший снизу их
корни.
Когда
Корней ушел с прибором, Нехлюдов подошел было к самовару, чтобы засыпать чай, но, услыхав шаги Аграфены Петровны, поспешно, чтобы не видать ее, вышел в гостиную, затворив за собой дверь.
— Слушаю, — сказал
Корней, но не
ушел и стал убирать со стола.
Восточный склон Сихотэ-Алиня совершенно голый. Трудно представить себе местность более неприветливую, чем истоки реки Уленгоу. Даже не верится, что здесь был когда-нибудь живой лес. Немногие деревья остались стоять на своих
корнях. Сунцай говорил, что раньше здесь держалось много лосей, отчего и река получила название Буй, что значит «сохатый»; но с тех пор как выгорели леса, все звери
ушли, и вся долина Уленгоу превратилась в пустыню.
Из расспросов выяснилось, что в верховьях Динзахе у него есть фанза. В поисках чудодейственного
корня он иногда
уходил так далеко, что целыми неделями не возвращался к своему дому.
Обиженный, я
ушел в сад; там возился дедушка, обкладывая навозом
корни яблонь; осень была, уже давно начался листопад.
Своими
корнями наука
уходит в глубь, которую нельзя исследовать просто научно, а верхами своими наука поднимается к небу.
Готовая к покосу трава тихо стояла окаменевшим зеленым морем; ее крошечные беспокойные жильцы спустились к розовым
корням, и пестрые ужи с серыми гадинами, зачуяв вечернюю прохладу,
ушли в свои норы.
— Из всего, что я перечислил теперь, вероятно, сотой доли не существует в здешней губернии; но если б и было что-нибудь подобное, так все мы, председательствующие лица, поставим, конечно, себе в святую обязанность истребить и уничтожить это с
корнем, — заключил он более ядовитым, чем искренним, тоном и, раскланявшись потом на все стороны, поспешно
ушел в кабинет.
Саша прошел за угол, к забору, с улицы, остановился под липой и, выкатив глаза, поглядел в мутные окна соседнего дома. Присел на корточки, разгреб руками кучу листьев, — обнаружился толстый
корень и около него два кирпича, глубоко вдавленные в землю. Он приподнял их — под ними оказался кусок кровельного железа, под железом — квадратная дощечка, наконец предо мною открылась большая дыра,
уходя под
корень.
Не отзываясь на вздохи и кашель, не смея встать и
уйти, он пролежал под забором до утра так неподвижно, что на заре осторожная птичка, крапивник, села на ветку полыни прямо над лицом его и, лишь увидав открытые глаза, пугливо метнулась прочь, в
корни бурьяна.
«Это — детское, надеяться, что жизнь иначе пойдёт! Отчего — иначе? Нет этому причин! И если в пустыню на сорок годов — всё равно! Это шутка — пустыня.
Уходили в пустыню-то! Тут — изнутри, от
корней всё плохо».
И
ушёл на кладбище посмотреть, целы ли берёзы над могилой Палаги. Две из них через несколько дней после посадки кто-то сломал, а одну выдрал с
корнем и утащил. Матвей посадил новые деревья, прибавив к ним молодую сосну, обнёс могилу широкой оградой и поставил в ней скамью.
Нужно было
уйти из этого леса, и для того были две дороги: одна — назад, — там были сильные и злые враги, другая — вперед, — там стояли великаны-деревья, плотно обняв друг друга могучими ветвями, опустив узловатые
корни глубоко в цепкий ил болота.
На траве у
корней тускло светились капли росы, ночная тьма всё торопливее
уходила с дороги в лес, обнажая рыжий песок, прошитый чёрными
корнями.
Корней прибрал к рукам долю Михаила, а жену его выжил из дому,
ушла она в город и пропала там.
Когда Марфа уверилась, что старик
ушел, она села за стан и стала ткать. Она ударила раз десяток бердом, но руки не шли, она остановилась и стала думать и вспоминать, каким она сейчас видела Корнея, — она знала, что это был он — тот самый, который убивал ее и прежде любил ее, и ей было страшно за то, что она сейчас сделала. Не то она сделала, что надо было. А как же надо было обойтись с ним? Ведь он не сказал, что он
Корней и что он домой пришел.
После чая и ужина
Корней тотчас же
ушел в горницу, где спал с Марфой и маленькой дочкой. Марфа оставалась в большой избе убирать посуду.
Корней сидел один у стола, облокотившись на руку, и ждал. Злоба на жену все больше и больше ворочалась в нем. Он достал со стены счеты, вынул из кармана записную книжку и, чтобы развлечь мысли, стал считать. Он считал, поглядывая на дверь и прислушиваясь к голосам в большой избе.
Когда он рассеивается, Игорь видит: глубоко в землю
уходит воронко образное отверстие, вырытое снарядом; ближайшие деревья выворочены с
корнями…
Корни человеческого существа
уходят в добытийственную бездну, в бездонную, меоническую свободу, и в борьбе за личность, за Божью идею человек должен был вырабатывать сознание с его границами, освещать тьму, проводить через цензуру сознания подсознательные влечения и инстинкты.
Ведь у него теперь никаких прав нет!.. Будут его «пороть». Это слово слышит он по ночам — точно кто произносит над его ухом. Мужик! Бесправный! Ссыльный по приговору односельчан! Вся судьба в
корень загублена. А в груди трепещет жажда жизни, чувствуешь обиду и позор.
Уходит навсегда дорога к удаче, к науке, ко всему, на что он считал уже себя способным и призванным.
— По правде сказать, и об этом разговор был, кричат, словом, чтобы и
корня не было! Мы уж их уговаривали: за что нашего командира убивать? Тут и другие сказали: ведь, дескать, чуть что, и он от нас не
уйдет, как гость сидит, — приди и бери!
Надо заметить, что Яков, хотя и продолжал жить у графа Свянторжецкого, был теперь свободный человек и, конечно, на продолжительность его услуг в качестве расторопного и сметливого камердинера хозяин не мог рассчитывать, хотя Яков, видимо, не собирался
уходить с покойного и выгодного места. Мысли графа снова перенеслись на помощь «чародея». Он стал припоминать слышанные им в детстве и в ранней юности рассказы о волшебствах, наговорах, приворотных
корнях и зельях.
Только было солдат приноровился черных квартирантов сачком поддеть, на вольный воздух выдрать, шасть — кто-то его из воды за сапог уцепил, тащит, стерва, изо всей мочи, прямо напрочь ногу с
корнем рвет. Уперся солдат растопыркой, иву-матушку за волосья ухватил, — нога-то самому надобна… Мясо живое из сапога кое-как выпростал, а сапог, к теткиной матери, в воду рыбкой
ушел…